К знаменитому подвижнику пришел начинающий монах, прося указать ему путь совершенства. — Этою ночью, — сказал старец, — ступай на кладбище и до утра восхваляй погребенных там покойников, а потом приди и скажи мне, как они примут твои хвалы. На другой день монах возвращается с кладбища: — Исполнил я твое приказание, отче! Всю ночь громким голосом восхвалял я этих покойников, величал их святыми, преблаженными отцами, великими праведниками и угодниками Божиими, светильниками вселенной, кладезями премудрости, солью земли; приписал им все добродетели, о каких только читал в Священном Писании и в эллинских книгах. — Ну, что же? Как выразили они тебе свое удовольствие? — Никак, отче: все время хранили молчание, ни единого слова я от них не услыхал. — Это весьма удивительно, — сказал старец, — но вот что ты сделай: этой ночью ступай туда опять и ругай их до утра, как только можешь сильнее. Тут уж они наверно заговорят. На следующий день монах опять возвратился с отчетом: — Всячески поносил я их и позорил, называл псами нечистыми, сосудами дьявольскими, богоотступниками; приравнивал их ко всем злодеям из Ветхого и Нового завета от Каина-братоубийцы до Иуды-предателя. — Ну что же? Как же ты спасся от их гнева? — Никак, отче! Они все время безмолвствовали. Я даже ухо прикладывал к могилам, но никто и не пошевельнулся. — Вот видишь, — сказал старец, — ты поднялся на первую ступень ангельского жития, которая есть послушание. Вершины же этого жития на земле достигнешь лишь тогда, когда будешь так же равнодушен и к похвалам, и к обидам, как эти мертвецы.

К знаменитому подвижнику пришел начинающий монах, прося указать ему путь совершенства. — Этою ночью, — сказал старец, — ступай на кладбище и до утра восхваляй погребенных там покойников, а потом приди и скажи мне, как они примут твои хвалы. На другой день монах возвращается с кладбища: — Исполнил я твое приказание, отче! Всю ночь громким голосом восхвалял я этих покойников, величал их святыми, преблаженными отцами, великими праведниками и угодниками Божиими, светильниками вселенной, кладезями премудрости, солью земли; приписал им все добродетели, о каких только читал в Священном Писании и в эллинских книгах. — Ну, что же? Как выразили они тебе свое удовольствие? — Никак, отче: все время хранили молчание, ни единого слова я от них не услыхал. — Это весьма удивительно, — сказал старец, — но вот что ты сделай: этой ночью ступай туда опять и ругай их до утра, как только можешь сильнее. Тут уж они наверно заговорят. На следующий день монах опять возвратился с отчетом: — Всячески поносил я их и позорил, называл псами нечистыми, сосудами дьявольскими, богоотступниками; приравнивал их ко всем злодеям из Ветхого и Нового завета от Каина-братоубийцы до Иуды-предателя. — Ну что же? Как же ты спасся от их гнева? — Никак, отче! Они все время безмолвствовали. Я даже ухо прикладывал к могилам, но никто и не пошевельнулся. — Вот видишь, — сказал старец, — ты поднялся на первую ступень ангельского жития, которая есть послушание. Вершины же этого жития на земле достигнешь лишь тогда, когда будешь так же равнодушен и к похвалам, и к обидам, как эти мертвецы. Развернуть